Логово серого волка [СИ] - Маргарита Бурсевич

— А люди тебя как обычно называли? — все же попытался добиться от меня ответа лорд.

— Ведьмой.

Глава 7

Лошадь несла меня вперед, подгоняемая волей моего волка, который не щадил несчастное животное. Отряд давно остался позади, и даже самые резвые кони не могли тягаться по скорости с подстегиваемым страхом скакуном. Откуда столько беспокойства и тревоги? Совсем недавно мой зверь злился и был в бешенстве, а теперь спешит и спешит отнюдь не на расправу. Я чувствую все его смятение, словно он сам неуверен в том, что делает, не знает, что происходит.

Деревня, несмотря на ранний час, была возбуждена и шумела как улей растревоженных пчел, но в общей атмосфере не чувствовалось страха или паники. Пока. Я позабочусь о том, чтобы они запомнили этот день.

Мои воины, обходя по дуге, взяли всю деревню в кольцо, сгоняя ее жителей в одно место. Мужчины, старики, женщины, дети. Они все должны понять и запомнить. Только так и никак иначе не может быть, когда кто-то решает, что моя семья может стать объектом для травли. Этого не будет. Никогда. Оборотни — это одна стая, одна семья. Поднять руку на кого-то из них равносильно тому, чтобы замахнуться на всех нас.

Крики, плач, мольбы меня не трогали. Пусть зовут своего Бога, который ничем не поможет им теперь. Сейчас только я решаю их судьбы. И я не буду проявлять милосердие и снисхождение. Не в этот раз. Жизнь моего брата и его жены стоит для меня дороже их благополучия.

Мой волк наслаждался властью и главенством, он чувствовал аромат близкой расправы. Он знал, что чувство мести очень скоро будет удовлетворено. Удовлетворено, но не забыто. Даже реки крови не смоют чувство утраты и потери. Даже если сжечь деревню дотла, боль и пустота в душе останутся со мной. Заглушить болезненный стук сердца криками агонии не выйдет, но в моих силах сделать так, чтобы они еще нескоро осмелились поднять головы. Жалкие людишки, прячущиеся за спинами таких же никчемных созданий. Они боятся нас за нашу силу и власть зверя и именно за это презирают. Я дал им оценить положение, в котором они оказались, и насладился выражением беспомощности и безнадежности на их лицах. Говорить я буду только с мужчинами, а женщины и дети здесь для того, чтобы усвоить мои правила. Пусть расскажут будущим поколениям о силе оборотней, пусть младенцы с молоком матери впитают уважение и страх к нашей расе. Дав им еще время, чтобы они почувствовали все оттенки отчаяния, разогнал по домам.

Я готовился к тому, что придется вытряхивать и выбивать признания, но то, что никто из них даже не пытается отрицать убийство Дака, заставило мои глаза заволочься красной пеленой. Лицо деревенского старосты я помнил ещё со свадьбы Леи и Дака. Сейчас оно было искажено таким отвращением, что его причастность к произошедшему не оставляла сомнений. Как смел он пачкать имя моего брата всеми этими жалкими обвинениями? Как им в голову пришло, что оборотни могут отказаться от одного из своих? Лишь одно во всем этом было мне на руку. Староста, захлебываясь желчью и ядом, практически гордясь своими заслугами, отдал мне в руки всех, кого я заочно приговорил к смертной казни. Мне не придется тратить время и усилия на поиск тварей, недостойных жизни. Мне было достаточно спуститься с коня и приблизиться, как за считанные секунды каждый из них уже ползал у моих ног, вытирая пузом пыль с моих сапог. Наверняка, вчерашней ночью они были куда более смелыми и прыткими.

Мой волк уже тянул к ним свои когтистые лапы, а у меня оставался последний вопрос. Мне хотелось знать, как он мог скатиться до убийства собственной дочери. Она не была оборотнем, она его кровь и плоть. Как поднялась рука отца на единственное чадо? Как человек мог готовить мучительную смерть в огне собственному внуку? Это было непостижимо для меня и моего зверя, рьяно защищающего свою стаю.

Я получил ответ. Ответ, который стал неожиданностью и не вызвал доверия. Я видел, как мука исказила его лицо, и лишь на секунду я поверил в то, что его ранила смерть Леи. Но ненависть, разгоревшаяся вслед за временной слабостью, расставила все на свои места. Лея не перенесла бы смерть своей семьи, и он знал об этом. Лея любила Дака безотчетно и безоговорочно, всепоглощающе и, убив одного, он убил другого. А кто эта ведьма? Плод его больного разума или реальное лицо, на которое пытаются списать это чудовищное преступление?

Гадать мне не пришлось, толпа расступилась, открывая нашим глазам страшную по своей сути картину — маленькую щуплую девочку, привязанную к позорному столбу и избитую плетьми. Молоденькая, хоть наполовину обнаженное тело и выдало созревшую девушку, хрупкая, беззащитная. Волк взвыл. Оборотни замерли как один, так как животные сущности в их телах не принимали такого положения вещей. Никто из них не посмеет истязать женщину. И кто тут звери?

Я узнал ее не сразу, лишь когда Гай снял веревки и вернул на ее плечи края серой рубахи, картинка сложилась воедино. Мой зверь застыл ледяной статуей. Где-то глубоко внутри кольнул стыд. Она пошла на многое ради моей семьи, как я мог не уследить? Почему и как она оказалась здесь? Зачем вернулась?

Ответ нашелся быстро, она сама дала его своими действиями. Волка обуяло холодное бешенство за ее опрометчивое решение. Кусок серебра не повод для такого риска, но это может подождать. Теперь, когда она под опекой Гая, ей больше ничего не грозит, а значит, я смогу задать свои вопросы позже. Мыслями я уже остался один на один с кровными врагами и уже почти чувствовал запах их крови. Упоительный, с солеными нотками слез, которые еще не были пролиты над телом брата. Я предвкушал возмездие, а мой волк продолжал следить за тем, как Гай уводит девушку. Хорошо, не надо ей этого видеть. Зверь встряхнулся и переключил внимание на мужчин у моих ног.

Я позволил волку занять место рядом с собой, четко контролируя его власть, чтобы казнь не переросла в побоище. Реки крови могут свести с ума зверя, пробудив его инстинкты.

Их мольбы и попытки откупиться только больше распаляли и вынуждали действовать все более жестоко и беспощадно. Это смерть была для них нелегкой. Глубокие раны, остающиеся от когтей, обильно кровоточили, но не позволяли уйти ни из сознания, ни из жизни. Они прочувствовали всю гамму боли и агонии. Я понял, что больше тянуть нельзя, как бы сильно мне ни хотелось, ведь пьяный от своего триумфа волк может затеряться в жестокости. Участников расправы я убил сильными ударами лапой, отчего их головы, отлетевшие от тел, еще долго катились по траве. Они поплатились за глупость, но староста это другое дело — он прогнил сердцем. С диким желанием того, чтобы он унес с собой воспоминание обо мне и в следующую жизнь, я жестко смотрел в его глаза, когда через разодранную грудную клетку вынимал сердце. Черное сердце сумасшедшего убийцы.